Екатерина о чём-то поговорила с поварихой, вручила Еве поднос и подтолкнула к выходу. Ева машинально переставляла ноги и даже пришла в свою палату. Она поставила поднос на тумбочку и осмотрелась по сторонам. Она словно в первый раз увидела на себе казённый больничный халат и чужие тапочки. И вдруг почувствовала запах. Едкую смесь лекарств, хлорки и, кажется, мочи. Она раньше его не замечала, но была уверена, что он всегда здесь был. Она села на кровать. Пластиковый стеклопакет и старый деревянный подоконник. В тёть Зининой комнате было такое же нелепое окно. И ей нестерпимо захотелось домой.

Она помнила Дэна. Где-то в середине груди тоскливо заныло. Он сказал, что он что-то типа инопланетянина, а она - биологический урод, потому что и не человек и не гуманоид. Внезапно проснувшийся мозг выдавал едкие и циничные комментарии. "Я, наверно, сошла с ума или была под действием каких-то препаратов", - с ужасом пыталась заново переварить пережитое Ева. "Это же бред! Как он сказал? Али-кто? Алисанги? И я поверила? Я даже якобы была в своём детстве. Господи, что они мне здесь кололи? Может это на самом деле психушка?" Она потрогала перебинтованное плечо. С пристрастием потрогала. Поморщилась от боли. "Может мне там какой катетер подшили и галлюциногены впрыскивают?" Она отодрала лейкопластырь. Шрам. Уродливый свежий ещё шрам, замазанный сверху, наверно, йодом. Ева никогда не смотрела, когда ей делали перевязки.

Словно только что прозрев, озираясь по сторонам, Ева вышла из своей палаты. Дверь в соседнюю была приоткрыта. Она толкнула её, готовясь услышать скрип. Но дверь открылась совершенно бесшумно и распахнувшись, аккуратно остановилась у самой стены. Эта палата была меньше. Её была угловой, поэтому окно было справа от кровати, которая стояла по центру комнаты изголовьем к глухой стене. В этой палате кровать стояла изголовьем к стене с окном. И на кровати лежал сухонький старичок и внимательно разглядывал Еву неожиданно ясным и любопытным взглядом.

- Ну, проходи, Ева Мещерская, - сказал он тихо, но внятно и показал сухонькой рукой на табурет.

- Спасибо, - сказала Ева, - я слышала мы с Вами однофамильцы, - ничуть не удивилась она осведомлённости дедули.

Он хитро улыбнулся.

- Можно и, так сказать. Иван Матвеевич меня зовут.

- Очень приятно! Ева.

- Тебя, значит, расстреляли в упор? - уточнил дед, ничуть не заботясь об эффекте, произведённым его формулировкой произошедшего.

- Можно и так сказать, - повторила за дедом Ева, ужаснувшись своей судьбе, - А вы здесь по какому поводу?

- Я тут по поводу старости, - улыбнулся дед, а потом добавил, - Каждому своё.

-  Что? – переспросила Ева, но дед не ответил. Какие-то странные ощущения на секунду сбили Еву с толку. Словно кто-то выключил и снова включил свет, только не в палате, а в Евиной голове. Голова раскалывалась.

- А снотворное Вам зачем? - решив тоже с дедом особо не церемониться, снова задала вопрос Ева, словно возвращаясь из далёкого путешествия к конечной точке их разговора.

- Сплю плохо, - просто ответил дед.

- Не знаю, что они Вам колют, но от этого снотворного ужасно болит голова, - и она убедительно потёрла лоб.

- Хорошо, что сказала. Я уж думал, что придираюсь.

- А давно вы здесь? - спросила снова Ева.

- Да дней уж несколько.

- Ну, вы до того, как в меня стреляли здесь или после?

- После, милая, после. Я ж хотел с Зинкой прийти проститься, а вот не смог. Если бы твой доктор не пришёл, так и замёрз бы.

- Где замёрз? - она настолько была поражена услышанным, что на "твой доктор" даже внимания не обратила.

- В своём дому. Где ж ещё? Живу я один. Бобылём. Всю жизнь считай. А тут ноги то и отказали. Встать не могу. Печка не топлена. А морозы какие начались!

Ева невольно опустила глаза, чтобы не так были заметны навернувшиеся слезы. Но дед заметил.

- Не плачь! Замерзать не страшно!

Она посмотрела в его проницательные и какие-то совсем не старческие глаза.

- Я бы просто уснул и всё. Весной бы откопали, - и он хитро прищурился, глядя как она испуганно уставилась на него.

- Неужели даже соседи вас не навещают?

- Навещают, как не навещают! Соседи у меня хорошие! Только уехали они к дочке. А больше я никому и не нужен.

Он говорил таким спокойным жизнеутверждающим тоном такие страшные вещи, что Еву совершенно это сбивало с толку.

- А ведь ты могла быть моей внучкой, - опять как-то обыденно и спокойно сказал дед.

- Я как-то так и подумала, что наверно, мы не просто однофамильцы, - тоже не стала делать вид, что удивилась Ева, - Я знаю, что мама очень рано замуж вышла и оставила фамилию мужа. Мне очень жаль, что ваш сын умер.

- О, мне тоже! - опять ровно ответил дедуля, правда, на этот раз видно было, что ему было нелегко это вспоминать, - Правда, он никогда не был мне сыном.

Ева удивилась.

- Да, милая, я его приютил, дал ему свою фамилию, но кто этот малец и откуда, мы так и не узнали. А теперь какая уже разница! Столько лет прошло!

- А как он погиб? - Ева спросила, хотя помнила.

- Да разбился он на мотоцикле, разве ж ты не знаешь? - удивился дед.

- Знаю, но вдруг у вас какая другая версия есть? - призналась Ева.

- Да какие там версии! Пол деревни видело, как он на дерево это налетел, - и глаза деда неожиданно затуманились.

Ева помнила с детства эту жуткую историю про то, что на нем не было ни одной царапины. Если бы не единственная ветка, которая пробила висок. Бабушка все говорила: "Слава богу, что Светка с ним не поехала!"  И Ева действительно этому была рада, потому что сильно переживала за маму, а потому судьбу её погибшего мужа не сильно принимала к сердцу по малолетству. Но сейчас, глядя во влажные глаза его отца вся глубина этой трагедии предстала перед ней совсем в другом виде. Никто не любил рассказывать об этом браке. Ни бабушка, ни сама мама, ни Евин дед, из которого лишнего слова клещами было не вытянуть. Да Ева и не хотела знать. Её больше интересовал её настоящий отец, которого тоже не было.  Но ведь это была трагедия, которая касалась не только её семью. Ева посмотрела на деда, он словно застыл, глядя куда-то в стену. Но почувствовав её взгляд, встрепенулся.

- Любовь у них была. Не знаю, как бы все сложилось, если бы не та авария. Может разбежались бы, а может и жили бы. Как знать! Но то, что любили они друг друга, то бесспорно, - дед посмотрел на Еву, прищурившись.

Ева промолчала. Ей стало как-то неудобно, что она никогда не знала, что у человека, которому она обязана своей фамилией и даже отчеством, есть отец. Наверно, неправильно это.

- Почему Вы не никогда не общались с моим дедом и бабушкой? Я даже не знала, - она замолчала на полуслове, не зная, как продолжить.

- Это старая история. Мы с твоим дедом как-то смолоду характерами не сошлись. А потом они против этих отношений были. А я договорился и Серёгу с матерью твоей официально расписали. Тогда они меня и вовсе за врага народа сочли. А потом Сергей погиб. И всей истории конец.

- А мама? - просила Ева.

- Да она то ещё девчонкой совсем была. Оба они ещё детьми, считай, были. Она ходила ко мне какое-то время. Но нам вдвоём с ней только хуже было. Она, наверно, хотела все забыть. А я наоборот, забыть боялся. И не хотел. И не мог. Ей было со мной в стократ тяжелее это пережить, чем одной. И она вскоре уехала в город. На совсем. А я остался. Один.

И дед снова сказал это без горечи, без укора. Ева посмотрела на него пристально. Может это какое-то заболевание, когда эмоции настолько притупляются, что становится всё равно. А может, дед стар и мудр, потому так спокойно ко всему относиться.

- Вы так равнодушно обо всем этом рассказываете, - не выдержала Ева.

- Это не равнодушие, как ты изволила сказать, - хитро улыбнулся он, - Это большой опыт и отличная подготовка.

- Подготовка? Как у спецагента что ли? - пошутила Ева.

Но посмотрев на деда, лицо которого ничего не выражало, поняла, что шутить об этом не стоит.